ПРИЖИЗНЕННОЕ ИЗДАНИЕ.Муйжель, Виктор Васильевич.
Прохожий : [Рассказ] / В. В. Муйжель. - Петроград] : Петроградской Совет рабочих и красноармейских депутатов, 1919г. - 60 стр.Уменьшенный формат.Состояние на фото,доставка лота в другой регион-почта России. ДЛЯ СПРАВКИ:Муйжель, Виктор Васильевич
[1880—1924] — русский писатель и художник.. Род. в Пскове в семье конторщика, получил среднее незаконченное образование, служил писцом в акцизном управлении, затем у земского начальника, в земской управе, был приказчиком по рубке и сплаву леса. Первый рассказ был напечатан в "Мире божьем" [1904]. Основные произведения М. рисуют жизнь беднейшего крестьянства начала XX в. Отражая "мужицкое живо" с его пьянством, темнотой и грязью, бесправием, унижением, а также бесстыднейшую эксплуатацию крестьян помещиками, М. не проходит мимо аграрного движения. Однако крестьянское движение он рассматривает оторванно от развивающегося рабочего движения в стране, как "стихийный", "голодный" бунт, который быстро подавляется карательными отрядами казаков. В своем творчестве М. стоял на позиции либеральной земской интеллигенции, так наз. "третьего элемента". На революцию 1905 М. откликнулся рассказом "Кошмар" — о столкновении студентов с полицией, закончившемся арестом и избиением студентов и изнасилованием жандармским офицером курсистки. В годы реакции М. не пошел по пути мистики и порнографии, но и не звал в произведениях этих лет к борьбе с реакцией. В годы мировой войны в письмах М. — военного корреспондента — о Галиции и Польше сквозит жуткая правда действительности, хотя нет отчетливого понимания событий. Октябрь М. встретил сочувственно. В 1923 он выпустил рассказ "Кухаркины дети", в котором показал, как изгнанный из царской школы кухаркин сын, большевик, пройдя фронт империалистической и гражданской войны, в боевой обстановке встречается со своим ровесником — белогвардейским офицером, в доме родителей которого мать героя была кухаркой. В 1924 в ленинградском театре была поставлена пьеса М. "Вешний ветер" (драма из жизни художника-скульптора, выбитого из буржуазной колеи Октябрьской революцией). Пооктябрьские произведения М. художественно слабы. В лучших своих произведениях (рассказы "Мужичья смерть", "Грех", "Аренда", "Кошмар", "Встреча" и др., роман "Год") М. выступает бытописателем, внимательно относящимся к разнообразным проявлениям человеческой жизни. Стремление М. раскрывать своих героев с точки зрения их общественной ценности не всегда выдерживается писателем. Бытописательство, известная натурализация изображаемых явлений — основные свойства М. как художника, колоритного и красочного по языку своего творчества. Из другого источника: «Виктор был сухой, как палка, молодой человек, носил всегда пенсне. Он мечтал о писательской карьере, что впоследствии и осуществилось.
Вечерами он читал нам свои произведения и очень хотел услышать мое мнение. Я говорил ему без всяких обиняков:
– Это не писательство, а статистика!
Виктор глубоко возмущался безапелляционностью моих оценок и говорил, что я ничего не смыслю в литературе. А я отвечал:
– Я и не претендую на писательство, но почитывал и Гоголя, и Тургенева, и еще кое-кого из настоящей литературы!
Позднее Виктор путем серьезной работы добился хороших результатов, и рассказы его имели успех» (И. Павлов. Моя жизнь и встречи).
«Благородный, но скучноватый бытописатель Виктор Муйжель написал длиннейший роман „Год“. И действительно, целый год, в двенадцати номерах журнала „Русское богатство“, печаталось произведение Муйжеля. По этому поводу была сочинена коллективная эпиграмма:
„Год“ пройдет… Честной народ,
Как вот буду жить на свете я,
Коль на будущий нам год
Муйжель двинет „Многолетие“…
Некоторые экспромты, адресованные Муйжелю, оказались не очень цензурными. Писатель парировал ответной эпиграммой:
Кой-что в экспромтах и недурно,
Но вот в чем горе и беда,
Что хорошо, то нецензурно,
А что цензурно – ерунда“.
(А. Дейч. День нынешний и день минувший). «Муйжель бытописец, писатель всегда определенного и излюбленного мотива. Но тяжелые пласты бытового материала, из которого он пытается создать большую, многообразную драму мужицкой жизни, не претворяются в элементы чистого искусства в его глубоко антихудожественной душе, словно сдавленной рамками партийной программы. Хозяйственно-земельный вопрос, экономическое неустройство крестьянской жизни, голод, мрак, моральная тупость – вот схема всех его рассказов – старый крепкокостный скелет тенденциозно-народнической литературы. И этот скелет, передающийся из поколения в поколение, г. Муйжель наскоро и небрежно облекает во взятые словно напрокат и откуда попало довольно поношенные беллетристические шаблоны. Рассказы Муйжеля относятся к довольно известному роду литературы „Русского богатства“, где тенденциозность замысла и точно выполненная партийная программа ставятся выше так называемого „буржуазного искусства“» (Н. Петровская. Из рецензии. 1907).
«Перед самым большевистским переворотом мне понадобилось зачем-то повидать беллетриста Муйжеля.
Помнит ли кто-нибудь еще это имя? Имя, пожалуй, но уж писаний, наверное, никто. Муйжель был один из так называемых писателей „с убеждениями“, писавших „из народной жизни“ суконным языком. Писатели этого рода держались от прочей литературы, „декадентской и беспринципной“, в стороне. У них были свои читатели, свои Сент-Бевы – Фриче и Бонч-Бруевич, свои собственные „с убеждениями“ поэты, вроде некоего Черемнова, отрывок из стихов которого я до сих пор твердо помню:
Пировать в горящем доме, спать у пасти крокодила,
На бушующем вулкане затевать лихую пляску
Никому на ум, конечно, никогда не приходило,
Ибо все предвидеть могут неизбежную развязку.
Далее в стихах, столь же проникновенных, пояснялось, что царское правительство спит у крокодильей пасти и пляшет на вулкане.
Не помню уж, что мне могло понадобиться от Муйжеля, человека совсем другого литературного круга, чем тот, к которому принадлежал я. Я его едва знал, за три года войны ни разу, кажется, не встречал его долговязую, унылую фигуру. Но вот понадобилось что-то. Адрес, который мне сообщили, оказался адресом какого-то военного учреждения – штаба, управления. Я спросил Муйжеля. Через минуту ко мне вышел щеголеватый прапорщик.
– Вы к командующему X. дивизией? Его нет. Он на фронте.
– Да нет же. Я к Муйжелю, писателю.
– Точно так. Это он и есть. Только он теперь на фронте. Впрочем, если что-нибудь спешное, могу передать по прямому проводу…
…„Это он и есть“… Муйжель, надежда Фриче? В крылатке, с убеждениями, с калошами, с перхотью на воротнике пиджака!..
Впервые тогда я с неотразимой ясностью почувствовал, что „дело плохо“. „Дело“ было действительно плохо: через месяц должно было произойти то радостное событие, десятилетний юбилей которого не так давно отпраздновали.
…В 1917 году то, что Муйжель „генерал“, – меня поразило, потрясло. Но к чему не привыкаешь?» (Г. Иванов. Петербургские зимы).
