СЕРГЕЙ ГОРОДЕЦКИЙ. МОСКОВСКИЕ РАССКАЗЫ/сатира, Москва, изд.НИКИТИНСКИЕ СУББОТНИКИ 1927г. ПРИЖИЗН.ИЗД

РАННИЕ СОВЕТЫ.ЮМОР.САТИРА.ПЕРВОЕ ИЗДАНИЕ. ПРИЖИЗНЕННОЕ ИЗДАНИЕ.СЕРГЕЙ ГОРОДЕЦКИЙ (1884-1967). МОСКОВСКИЕ РАССКАЗЫ, Москва, издание "Никитинские субботники",типография "Красная Пресня",1927год,104стр.Уменьшенный формат:15.5на11.5см. ТИРАЖ 5000 экземпляров.Городецкий ввел в оборот слова "краткобрачие", "одножённый" и т.п. СОСТОЯНИЕ на ФОТО,ДОСТАВКА ЛОТА в ДРУГОЙ РЕГИОН-ПОЧТА РОССИИ. ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ:фото:Сергей Есенин и Сергей Городецкий, Фотография 1915 г.; На Кавказском фронте. Сергей Городецкий (крайний справа),фотография 1916 год. ДЛЯ СПРАВКИ:СЕРГЕЙ ГОРОДЕЦКИЙ: В настоящее время это имя известно не каждому. В основном его знают филологи и любители русской поэзии Серебряного века. Сергей Митрофанович Городецкий (1884-1967) - русский и советский поэт, прозаик, переводчик, драматург, художественный критик. В 1900-е годы учился на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета одновременно с Александром Блоком (не окончил) и с этого времени увлёкся поэзией. В 1905 году посещал «башню» Вячеслава Иванова. Представитель символизма и акмеизма, поэт Городецкий, как художник и рисовальщик-карикатурист, известен значительно менее. Уже в 1910 году он участвовал с группой Н.И. Кульбина «Треугольник» в петербургской выставке художников «Импрессионисты». Во время Первой мировой войны находился на Кавказском фронте военным корреспондентом. После войны Городецкий становится видной фигурой литературной жизни Тифлиса и Баку. Благополучно пережил 1930-е годы, в Великую Отечественную войну был в эвакуации в Узбекистане и Таджикистане. В 1960-е годы писал стихи, посвященные подвигу космонавтов. Сергей Митрофанович Городецкий родился 5 января по старому стилю (17 января нового стиля) 1884 года в Санкт -Петербурге, в дворянской семье земского деятеля, сотрудника Министерства внутренних дел, действительного статского советника Митрофана Ивановича Городецкого, и его жены Екатерины Николаевны. Их семья была поистине интеллигентной, с богатыми культурными традициями. Отец семейства был большим ценителем искусства, литератором-этнографом, занимался живописью и археологией. Он с детства прививал Сергею любовь к поэзии Пушкина, Никитина, Кольцова. Мать была знакома с И.С. Тургеневым, увлекалась литературой и помогала детям изучать языки и историю искусств. В доме родителей Сергей часто видел известных писателей и художников. Дорогим подарком для мальчика стала книга Н.С. Лескова «Левша» с дарственной надписью автора. В 1893 году, когда Сергею было девять лет, умер его 47-летний отец. Забота о пятерых детях легла на мать.Окончив с золотой медалью гимназию №6 в Санкт-Петербурге, Городецкий в 1902 году поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. Там он с интересом занимался живописью, историей искусств, славяноведением, античным периодом, русской литературой, философией, фольклором и, конечно, писал стихи. На университетских лекциях по сербскому языку профессора Лаврова познакомились и подружились Александр Блок и Сергей Городецкий. Биография литератора обогатилась этой многолетней дружбой. Блок первый услышал в нем поэта и опубликовал в своей статье стихи Сергея, особенно отметив их живописность.
Вскоре другой студенческий друг Сергея, Владимир Пяст, привел его в литературный салон «Олимп символистов» на популярные в то время «среды» в «башне» Вячеслава Иванова. Молодой Городецкий получил там успех, и Брюсов взял у него стихи для публикации в своих «Весах». В 1906-1907 годах опубликовал книги стихов «Ярь», «Перун», «Дикая воля» - это были символистские произведения с фольклорным уклоном. Университет позволял студентам слушать лекции на других факультетах, так что Городецкий слушал лекции по биологии, физике, юриспруденции, искусствоведению, истории... и, по его собственным словам, превратился в «межфакультетного бродягу», в вечного студента - не в состоянии определиться с тем, чего он хочет. С 1902 по 1912 год он учился в университете - два года занимался славяноведением, два — античностью, два - историей искусств, два - русской литературой... Он так и не определился, чем собирается заниматься. Позднее писал: «Погнался за тремя зайцами: наукой, живописью и поэзией. Ни одного еще не догнал, но и ни один еще не убежал от меня». Он хорошо рисовал, его знание музыки позволило ему стать профессиональным оперным либреттистом, а русская поэзия Серебряного века непредставима без «стонов, звонов, перезвонов» его сияющей, весенней «Яри», первом поэтическом сборнике 1907 г.
В 1909 году публиковался в журнале «Пробуждение». В 1910-е гг. Городецкий разошёлся с символистами, и в 1912 стал одним из организаторов Цеха поэтов (совместно с поэтом Николаем Гумилевым). В 1915 голу он протежировал так называемым «новым крестьянским поэтам» (С. Есенин, С. Клычков, Н. Клюев, А. Ширяевец). Они были почти ровесниками, два литературных старца, перешагнувших свое восьмидесятилетие в 60-х годах ХХ века, — Корней Иванович Чуковский и Сергей Митрофанович Городецкий. Дети Серебряного века русской литературы, они даже внешне были чем-то похожи - высокие, с характерными профилями. Не случайно они часто становились героями дружеских шаржей, их любили рисовать карикатуристы. Благодаря их запоминающейся, нестандартной внешности шаржи на обоих писателей чаще всего получались удачными и смешными. Иногда они сами походили на свои шаржи, вспоминали современники. Оба были весьма оригинальны и в поступках, талантливы и пассионарны. Не случайно, конечно, и к тому и к другому по-доброму относился требовательный к людям И.Е. Репин. На удачном шарже Юрия Анненкова Репин, Чуковский и Городецкий изображены в театре. К.И.Чуковский рассказывал И.А. Бродскому: «Это “Хозяйка гостиницы” Гольдони. Спектакль, которым открылся сезон в дачном театре Куоккала в 1914 году… Спектакль был скучный и успеха не имел. Рисунок этот был напечатан в суворинском журнале “Лукоморье”. После спектакля я и Городецкий проводили Репина в Пенаты. Шел дождь, и И.Е. прикрыл нас своей большой, пушкинской крылаткой. Мы стояли под ней, как под шатром, пока дождь не затих…». Суфлер на анненковском шарже, забыв о своих обязанностях, вылез из будки и с любопытством разглядывает знаменитых зрителей.
Примерно в те же дни сцену в куоккальском театре нарисовал и С. Городецкий в своем, чудом дошедшем до наших дней, рукописном журнале «Около Куоккала»(1914г.). Представитель символизма и акмеизма, поэт Городецкий, как художник, известен значительно менее, хотя он постоянно находился на периферии нового искусства. Уже в 1910 году он участвовал от группы Н.И. Кульбина «Треугольник» в петербургской выставке «Импрессионисты» (март-апрель 1910), в выставке также принимал участие его младший брат самодеятельный художник Александр Михайлович Городецкий .
Единственной положительной рецензией на изданную в 1912 поэму А.Е. Кручёных и В.В. Хлебникова «Игра в аду» была рецензия Городецкого «Непоседы» (Речь. 1912, 1 октября. С.5), в которой он одним из первых применил по отношению к этим двум поэтам термин «футуризм» (Крусанов. Т.І. Кн.1. С.515). Легкость и вечное юношество также сопровождается и в жизни Сергея Митрофановича. Женившись в 1908 году на Анне Алексеевной Козельской (литературный псевдоним Нимфа Бел-Конь Любомирская), он находит в ней вечную весну. Анна Алексеевна под влиянием мужа начинается увлекаться славянством, язычеством, отсюда и создается ее литературный псевдоним - Нифма Бел-Конь Любомирская - символы счастья, любви, добра отображаются в Анне Алексеевне, а имя Нифма закрепляется на всю жизнь, и все окружение называет ее так. Анна Алексеевна по воспоминаниям современников от природы обладала незаурядной красотой, хорошо пела. О ней написаны стихотворения А. Блока «Сольвейг» (хотя стоит посвящение С. Городецкому, «Она пришла с мороза, раскрасневшаяся…». В 1909 году на следующий год после замужества, у Сергея и Анны-Нимфы рождается дочь Рогнеда. Любящие славянские традиции Городецкие пишут оперу, а Анна Алексеевна исполняет ее для дочери. С 1915 года началась его дружба с Сергеем Есениным, в котором поэт Сергей Городецкий рассмотрел надежду русской литературы. Светловолосый юноша с кудрявыми волосами пришел на квартиру к состоявшемуся поэту по рекомендации Блока; его стихи были завязаны в обычный деревенский платок. С первых строк Сергей Митрофанович понял, какая радость пришла в русскую поэзию. Дом гостеприимного поэта молодой Есенин покинул со сборником «Четырнадцатый год», собственноручно подписанным Городецким, и рекомендательными письмами к различным издательствам. Весной 1916 года Городецкий, разочаровавшись в литературной работе, рассорился с Александром Блоком (вождем петербургских символистов) и в качестве военного корреспондента газеты «Русское слово» уехал на Кавказский фронт. Во время февральской революции 1917 года поэт находился в Иране, работал в лагере для больных тифом. Октябрьская революция застала его на Кавказе: сначала в Тифлисе, где в городской консерватории он читал курс эстетики, а затем в Баку. Занимался в первую очередь помощью армянскому населению, жертвам турецкой резни 1915 года. Именно здесь он осознал безосновательность своих недавних пониманий о войне, которую отразил в стихах, пронизанных щемящей болью («Ангел Армении», 1918). Городецкий активно участвовал в 1918-1919 гг. в литературно-художественной жизни Тифлиса, где в те годы произошёл расцвет футуризма, привлёкший В.В. Каменского и Алексея Кручёных. В Тифлисе он пытается создать объединение молодых поэтов, аналогичное акмеистскому «Цеху поэтов». В сборнике под характерным названием «Акмэ», изданном тифлисским «Цехом поэтов», Городецкий выступил с несколькими стихотворениями в новой стилевой манере (два «Ноктюрна», «Бессмертие», «Черепа»). В них поэт развивает прежний акмеистский тезис приятия мира «во всей совокупности красот и безобразий», смыкаясь с тем крылом акмеизма, которое было представлено именами Нарбута и Зенкевича. В конце 1919 года Сергей Городецкий перебрался жить из Тифлиса в Баку, куда 28 апреля 1920 года вошли части XI Армии РККА, после чего в Азербайджане установилась советская власть. Он восторженно принял установление советской власти в Баку и с первого дня включился в ее культурно-организаторскую работу. В это время Городецкий возглавил художественный отдел Баккавроста (Хобр), который был призван обеспечить наглядную агитацию в советском Баку.
«Нам отвели огромный чердак, и мы стали выпускать плакаты, портреты вождей, и все вручную, - вспоминал Городецкий. - С нами работали азербайджанский художник Азим-заде, Н. Кочергин, скульптор В. Сергеев - все, кого я мог собрать. Моя страсть к организации выявились тут вовсю“. Огромное количество плакатов выполнил сам С. Городецкий. Чудом сохранилось несколько оригиналов плакатов, принадлежащих его кисти: „Памяти павших борцов революции“, „Приветствие XI армии“ и др.» В Баку поэт-футурист Алексей Елисеевич Крученых, изобретатель «заумной» поэзии, нашел даже эпигонов в своей области в лице вдохновленного им Сергея Городецкого, который при участии Велимира Хлебникова «издал» в единственном экземпляре рукотворный альбом «Завертиль. Убилейная кинга» (РГАЛИ) в подарок Кручёных в 1920 году. Беспредметные коллажи, включённые в альбом, были выполнены самим Городецким (под несомненным влиянием коллажей О.В. Розановой и самого Кручёных). Сергей Городецкий становится видной фигурой литературной жизни Закавказья. Он поступает на службу в РОСТА, затем в Политуправление Каспийского флота.Весной 1920 года Сергей Городецкий из Баку, где он заведовал художественным отделом БаккавРОСТА, приехал в Петроград. Здесь он встретился с Блоком, Гумилевым, другими поэтами, с которыми его, безоговорочно вставшего в Азербайджане на сторону советской власти, развели Первая мировая война, революция, послереволюционные годы. Заведуя литчастью Балтийского флота, С.Городецкий за несколько месяцев пребывания в Петербурге успел рассориться со своим товарищем по акмеизму Гумилевым, много спорил с Блоком, выступил с несколькими статьями, в которых обвинял петроградскую интеллигенцию в саботаже.
Он отсутствовал в России пять лет. В этот период вошли: Южный фронт Первой мировой войны, где Городецкий, военный корреспондент «Русского слова» и уполномоченный Союза земств и городов, спас сотни армянских детей и беженцев во время турецкого геноцида в районе древнего Вана; жизнь и работа в Тифлисе, когда русский поэт стал одной из самых заметных фигур в культурной жизни столицы Грузии; и, наконец, Баку, куда Городецкий был выслан грузинским меньшевистским правительством Ноя Жордания.Прожив несколько месяцев 1920 года в Петрограде, Городецкий понял, что после того, как Москва стала столицей, туда переместился центр политической и культурной жизни. Здесь его приглашали на работу в Известия ВЦИК, а давний знакомый Всеволод Мейерхольд предложил заведовать литературной частью Театра Революции. В конце июня – начале июля 1920 года Городецкий отправился в Москву, чтобы подготовить свое возвращение из Азербайджана и посмотреть квартиру в «палатах Бориса Годунова» на Красной площади, дом 1, которую ему помог получить Луначарский.В Москве Городецкий вновь, после долгого перерыва, увиделся с Вячеславом Ивановым. Их многое, слишком многое связывало в петербургском прошлом. Мне всегда казалось странным, что отношения Вяч. Иванова и С. Городецкого, оставившие заметный след в их судьбах и в русской поэзии начала XX века, замалчиваются исследователями или о них упоминают скороговоркой, походя, будто забывая то, что осталось в мемуарах, письмах, дневниках и стихах. А ведь С. Городецкий стал в начале XX века настоящей звездой, взошедшей на небосклоне символизма, принеся в русскую поэзию новую тему - дыхание древней языческой Руси, совершенно необычные лексику, ритмику, строй стиха, всяческие мифологические аллюзии. Рождение нового поэта произошло во время одной из знаменитых «сред»» Вячеслава Иванова, на знаменитой «Башне».Талантливый художник, замечательный карикатурист и шаржист, Сергей Городецкий стал рисовать Вячеслава Иванова чуть ли не с первых дней своего знакомства с ним и появления в Башне над Таврическим садом в С-Петербурге в 1905 году. Лидия Вячеславовна Иванова в книге об отце вспоминает: «Мы очень часто виделись с Сергеем Городецким. Одно время он у нас гостил. Он был молодой, длинный-длинный, лицо некрасивое, но с ним было всегда весело. Городецкий был прекрасный карикатурист. Каждую неделю он создавал домашний выпуск журнала, посвященного быту «Башни». Он его назвал «Puces de gamins» («Блошки малыша»). Несколько экземпляров этого рукописного журнала уцелели. В них кроме портретов Вяч. Иванова чудесно нарисованы шутливые изображения М. Кузмина, А. Ремизова и его жены С.П. Довгелло, А. Блока и других гостей «Башни».Осенью 1920 года Городецкий снова встретился с Вячеславом Ивановым. Он приехал в Баку с сыном и дочерью. На первых порах в Баку Городецкий как мог помогал Иванову и его семье, оказавшейся в чужом городе в сложных бытовых условиях, тесно общался с ним вплоть до своего отъезда в Москву зимой 1921 года. Об этом немного пишет в «Книге об отце» в начале главы «Баку» дочь Л.В. Иванова. Вскоре Иванов стал почтенным, уважаемым профессором Бакинского университета. В Баку Городецкого и Иванова застала весть о мученической смерти в Петрограде Александра Блока. Оба написали на глубоко поразившую их весть о смерти поэта стихи. А в августе 1924 года при содействии А.В. Луначарского Вячеслав Иванов с семьей через Москву выехал в командировку в Италию, в Рим, откуда в Россию уже никогда не вернулся.С 1921 года Сергей Городецкий жил в Москве, много публиковался, переводил поэзию — как народов СССР, так и зарубежную. До 1924 года работал завлитом в Московском Театре Революции, редактировал журнал «Искусство трудящимся», затем до 1932 года - в литературном отделе газеты «Известия». В 1925 году сочинил и издал со своими рисунками сказку для детей «Бунт кукол»("Жила-была кукла,
Очень жадная дама,
В ладоши стукала,
Говорила “папа-мама”.
Глаза закрывала,
Волоса завивала,
Пила и ела,
Работать не умела..."). В 1930-е годы много работал над оперными либретто - это был хороший и сравнительно безопасный способ литературного заработка. Перевёл либретто опер: «Фиделио» Бетховена, «Водонос» Керубини, «Нюрнбергские мейстерзингеры» и «Лоэнгрин» Рихарда Вагнера.Сергей Городецкий создал либретто одной из первых опер советской тематики — «Прорыв» композитора С.И. Потоцкого - о Гражданской войне. Для композитора В.М. Юровского написал либретто оперы «Дума про Опанаса» (1938), по одноимённой поэме Э.Г. Багрицкого. Написал новый текст («немонархический») оперы М.И. Глинки «Жизнь за царя», получившей название «Иван Сусанин».
Во время Великой Отечественной войны Сергей Городецкий с семьей находился в эвакуации в Узбекистане и Таджикистане, переводил национальных поэтов Якуба Коласа, Янку Купалу, Марию Конопницкую и других. ИЗ ДРУГОГО ИСТОЧНИКА( несколько иная точка зрения(желчная и злобная) на творчество Городецкого,людей,которые его не любили): Сергей Митрофанович Городецкий прожил долгую жизнь в литературе. Он был творчески связан со многими замечательными поэтами и художниками и сам был мастером рисунка, что достаточно видно по его работам, опубликованным в книге «Жизнь неукротимая». Популярность Городецкого началась в 1905 году с его появления на «башне» Вячеслава Иванова. Он читал стихи, вошедшие потом в книгу «Ярь». Для начала века характерны поиски новых живых источников, поиски веры взамен иссякавших традиционных вер. Это явилось одной из причин того, что творчество Городецкого так горячо приняли и Вячеслав Иванов, и другие символисты, даже Блок. Владимир Пяст, которого Блок познакомил с Городецким, писал так: «Против меня сидел длинный студент-филолог, которого я запомнил в лицо в университете. Нос его был не менее длинен, и над ним – маленькие глаза. Блок ранее предупредил меня, что это Городецкий, интересный поэт. Действительно, чем-то необычным сразу повеяло от тех произносимых малоизящной скороговоркой стихов, в которых звучали зараз и зачатки «зауми», и какое-то сверхъестественное проникновение в ту пору, о которой я не знал ничего, за исключением только того, что странным образом присоединялось к тому, что я видел когда-то в детстве на старой бумаге, рассматривая карту древней Руси в каком-то старинном атласе (...). Из-под носа Городецкого вылетали странные звуки. Ярила, Ярила, яри мя Очима твоима!».Или вот еще описание языческого жертвоприношения, которое, как утверждает тот же Пяст, «вставало при этих стихах перед глазами так точно, как если бы мы действительно были очевидцами его десять – двенадцать веков тому назад». ...Отточили кремневый топор, Собрались на серебряный бор: В тело раз, в липу два Опускали. И кровавился ствол, Принимая лицо: Вот черта – это глаз. Вот дыра – это рот. – Вот две жрицы десятой весны Старику отданы, – Покраснела трава, – И у ног В красных пятнах лежит Новый бог. Блок восхищался этими стихами. Сохранилась фотография Блока с надписью: «Сергею Городецкому, милому другу. Александр Блок. 07» (то есть 1907 год). С некоторым удивлением автор этих строк обнаружил, что тех стихов, что восхищали современников, в последних прижизненных изданиях Городецкого... нет совсем. Что называется, отрекаться – так отрекаться. Одно знаменитое в те годы, много раз пародируемое стихотворение (а что ни говори, пародировать можно лишь то, что имеет лицо!) в книге поэта 1956 года («Стихотворения. 1905–1955») все-таки обнаружилось: Звоны-стоны, перезвоны, Звоны-вздохи, звоны-сны, Высоки крутые склоны, Крутосклоны зелены. Стены выбелены бело: Мать-игуменья велела! У ворот монастыря Плачет дочка звонаря: – Ах ты, поле, моя воля, Ах, дорога дорога, Ах, мосток у чиста поля, Свечка чиста четверга! Вячеслав Иванов ценил в Городецком его мифотворчество, к которому и сам был склонен, но не только это: его восхищала энергия стиха, богатая инструментовка. Но все Перуны, Ярилы и Стрибоги скоро поднадоели самому поэту. Вторая книга «Перун» имела меньше отзывов и была слабее первой. Какие-то песни в душе отзвучали, И с чем-то расстаться настала пора.Городецкий писал очень много и все публиковал, но уровня «Яри» не достигал. Впрочем, Н. Я. Мандельштам, относясь к Городецкому крайне неприязненно и пристрастно, даже о «Яри» писала так: «Я смотрела «Ярь» – в ней нет ни одной йоты подлинной поэзии, ни одного настоящего слова. Язычество с перунами – националистический вариант и своя домашняя лекарственная кухня». Сборник стихотворений «Русь» вызвал и у Блока, неизменно симпатизировавшего стихам Городецкого, достаточно отрицательную реакцию. В это время, в 10-е годы, Городецкий отходит от символизма, начинает писать в массовых журналах, рассчитанных на невзыскательного читателя. Но одновременно принимает участие вместе с Гумилевым в создании «Цеха поэтов». Он становится синдиком, то есть цеховым старейшиной, придумывает эмблему «Цеха поэтов» – лиру. Он и Гумилев начинают борьбу за создание нового течения – акмеизма. Городецкий пишет статью «Некоторые течения в современной русской поэзии», в которой пытается сформулировать тезисы этих течений. «После всяких «неприятий» мир бесповоротно принят акмеизмом во всей совокупности красот и безобразий. (...) Но этот новый Адам пришел не на шестой день творения в нетронутый и девственный мир, а в русскую современность. (...) Символизм, в конце концов, заполнив мир «соответствиями», превратил его в фантом». Словечко «адамизм», будто бы означающее мужественный и твердый взгляд на жизнь (Адаму, как известно, предназначена была роль назвать по именам все сущее на земле), в дальнейшем как-то затерялось, а в первых манифестах новой группы употреблялось почти как синоним «акмеизма». Акмеистические настроения преобладают в сборнике «Цветущий посох», но эти стихи не встречают поддержки даже у соратников. Несколько натянуто одобрив восьмистишия, из которых состоит сборник, Н. С. Гумилев вынужден закончить рецензию так: «У «Цветущего посоха» много недостатков, может быть, даже больше, чем позволено в наши дни для книги поэта с именем. Сергей Городецкий чаще рассказывает, чем показывает, есть восьмерки очень несделанные, есть и совсем пустые, есть ритмические недочеты, (...) нередки общемодернистические клише». Например, восьмистишие, посвященное Льву Толстому: "Счастливый путь, родимый наш, великий, Краса веков и сила наших дней! Средь всех ты был как светоч тихий Зажженных в человечестве огней. Всю жизнь ты шел. И путь последний, здешний, Был к матери-земле на грудь, Чтоб, с ней вздохнув, вольней и безмятежней Уйти в бессмертный свет. Счастливый путь". Какие уж тут «победительные интонации»? Стихи с затрудненным дыханием, да, наконец, просто неумелые, что странно для синдика, то есть мастера. С началом первой мировой войны Городецкий подключается к хору ее «барабанщиков». Попадаются в его стихах и монархические мотивы. Н. Я. Мандельштам упоминает о книге «Сретенье царя», из-за которой он будто бы после революции весьма опасался за свою судьбу. Такой книги, по-видимому, не было, но было стихотворение с таким названием («Нива». 1914. № 3). В 1915 году к Городецкому с запиской от Блока приходит С. Есенин и отдает себя под его покровительство. Виктор Шкловский пишет об этом так: «Они (Клюев и Есенин. – В. Р.) вошли в кухню, стали читать стихи и доставили Сергею Митрофановичу Городецкому возможность открыть себя. Был это моторизованный необитаемый остров, который сам приплыл к Куку: "Пожалуйста, открой меня!"» Городецкий организовал группу «Краса», в которую, кроме Есенина, вошли Н. Клюев, С. Клычков, Б. Верхоустинский, А. Ширяевец и другие. Он намеревался устраивать вечера молодых крестьянских поэтов, но состоялся, по-видимому, лишь один вечер – шла война. Некую симпатию к Городецкому Есенин декларировал и несколько лет спустя, когда говорил А. Мариенгофу: «Из всех петербуржцев люблю только Разумника Васильевича (Иванова. – В. Р.) и Сережу Городецкого – даром что Нимфа (так прозвали в Петербурге жену Городецкого) самовар меня заставляла ставить и в мелочную лавку за нитками посылала». Группа «Краса», о которой Зинаида Гиппиус в парижских «Последних новостях» 1922 года ехидно писала: «Это была группа поэтов-стилизаторов с направлением в этот период, то есть в годы 15-16, сугубо псевдонародным и военно-патриотическим», – вскоре распалась. А Городецкий осенью 1916 года отправляется на Кавказский фронт, перед этим основательно поссорившись и с Вячеславом Ивановым, и с Блоком. Там его ура-патриотический угар быстро сдуло. «Когда я очутился на дороге, покрытой трупами наших солдат, и увидел колеи, забитые ранцами, окровавленными бинтами и шинелями, – я впервые понял, куда привело меня мое петербургское легкомыслие. Я понял, чем расплачивается Россия за участие в этой войне», – писал позднее С. М. Городецкий. Февральская революция застала Городецкого в Иране, в лагере для сыпнотифозных солдат. Затем, чудом спасшись, он оказывается в Тифлисе. Там он организует журнал «Нарт», остро критикующий правительство Грузии, за что его по личному распоряжению Ноя Жордания высылают из Тифлиса. Вопреки утверждению Георгия Иванова, Городецкий не служил в «Осваге» и вообще у белых, так как на территории, контролируемой белыми, никогда не находился. Из Тифлиса поэт перебирается в Баку. Там он пишет стихи, обличающие колонизаторов, такие как «Восточный крестьянин», «Кофе». Рано ушедший из жизни добрый и талантливый поэт Дм. Голубков называет эти стихи замечательными, вспоминает, что Анри Барбюс перевел их на французский, откуда они разошлись по всему белу свету. "Сломать насилье! Снять с дикарской воли Бесстыдство злое купли и продажи! Плетей не надо для цветов магнолий! Не надо солнцу океана стражи! Отмстить за бешенство бичей ременных! Пусть хищники в туман уйдут кровавый! Да здравствует свобода угнетенных Во всех краях и на болотах Явы!" Н. Я. Мандельштам вспоминает, как в Баку Городецкий явился к ним с визитом в вагончик на запасном пути, где они с Осипом Эмильевичем тогда жили: «Сидел он долго и все время балагурил, но так, что показался мне законченным маразматиком. У нас еще не было опыта для распознавания творческого идиотизма, и Ахматова лишь через много лет придумала форму «маразматист-затейник» или, вздыхая, говорила про безумных стариков: «Маразм крепчал». Эти слова характеризуют сорокалетнего Городецкого, как в день нашей встречи, так и в Москве, куда он скоро переехал. (...) – Он всегда был таким? – спросила я. Мандельштам ответил, что почти таким, но сейчас он еще притворяется шутом, потому что смертельно напуган: незадолго до революции он выпустил книгу «Сретенье царя» (см. об этом выше. – В. Р.) и теперь боится, как бы ему не пришлось за нее отвечать. (...) Я почему-то сразу сообразила, что такой не пропадет. (...) И физиономия у него была соответственная: огромный кадык, крошечные припрятанные глазки и забавный кривой горбатый нос. Солнечная физиономия». «В Москве страх прошел – Городецкий сумел договориться с новыми хозяевами, и в том, вероятно, сыграло свою роль то, что он бывший солнечный мальчик, надежда русской поэзии. Мандельштам правильно заметил, что большевики свято верили оценкам символистов». Но он стал писать такие стихи: В грозовом твоем ударе, Пролетарий, Вспыхнул алый хоровод Всех свобод. Из Октябрьского мгновенья Всем векам Светит серп освобожденья, Как прожектор морякам. Евгений Замятин в альманахе «Дом искусств» напечатал нашумевшую статью «Я боюсь», в которой были такие слова: «В 1794 году 11 мессидора Пэйан, председатель комиссии по Народному Просвещению, издал декрет, и вот что, между прочим, говорилось в этом декрете: «Есть множество юрких авторов, следящих за злобой дня, они знают моду и окраску данного сезона, знают, когда надо надеть красный колпак и когда его скинуть. В итоге они лишь развращают вкус и принижают искусство. Истинные гении творят вдумчиво и выполняют свои замыслы в бронзе, а посредственность, притаившаяся под эгидой свободы, похищает ее именем мимолетное торжество и срывает цветы эфемерного успеха». Этим презрительным декретом французская революция гильотинировала переряженных придворных поэтов. А мы своих юрких авторов, знающих, когда надеть красный колпак и когда скинуть, когда петь сретенье царя и когда молот и серп, – мы их преподносим как литературу, достойную революции». Ясно, что Е. И. Замятин имел в виду Сергея Митрофановича: ведь это у него и про сретенье царя, и про серп и молот. Время было трудное, никто не вправе кого-либо осуждать, ведь и Мандельштам, и Пастернак пытались писать «как требуется», но все же не отказываясь от собственного голоса, от главного в себе. В Москве Городецкий поселился в старом доме возле Иверской, он уверял гостей, что это покои Годунова. Как описывает Дм. Голубков, «в его пустынной, тускло освещенной квартире гулял ветер, дышала стужа (Городецкий никогда не закрывал огромного итальянского окна своей комнаты – в лютый мороз сидел он за столом t;te-а-t;te с ледяной вьюгой и снегом)». Он, как и многие, значительную часть своего времени уделяет переводам, создает новое либретто к «Ивану Сусанину» М. Глинки, сочиняет и тексты к операм советских композиторов. Но стать значительным советским поэтом ему не удается, хотя он сам, по уверению ряда современников, не теряет уверенности в своей «гениальности». Ряд его стихов, написанных в 30-е годы, например «Поэт», «Горе», включаются в антологии. В этих стихах еще чувствуется экспрессия, постепенно исчезающая из поэзии Городецкого. "Птице- песне крылья мяли, Птице-песне горло рвали И давили грудь пятой. Слово чахло и ссыхалось, Слово с мыслью расставалось, Слово сделалось мечтой." Это, разумеется, при проклятом прошлом, а вот теперь – в 1935 году – стало так: "Птицы-песни взлет свободен, Птицы-песни голос годен И в бою, и за трудом. Слово чувством накалилось, Слово мыслью утвердилось, Слово стало рычагом". Когда началась война, поэт откликается на это трагическое событие циклом стихов. Увы, они не дотягивают до уровня не то что Сельвинского, но даже Демьяна Бедного. В эвакуации он живет в Ташкенте, где с ним снова довелось столкнуться Надежде Яковлевне Мандельштам. Дадим ей слово, хотя эта замечательная женщина пишет о бывшем акмеисте с яростью и презрением. «Он жил в том же доме, что Ахматова, – она в каморке на втором этаже полуразрушенного трущобного дома, он внизу в сносной квартире. (...) Говорить с таким типом мне не хотелось, потому что все годы он только и делал, что публично отрекался от погибших и вопил про адамистов, ничего общего с акмеистами не имевших. Зато он перехватывал людей, шедших к Ахматовой, и спрашивал, что делает там наверху «моя недоучка»? До нас доходили его высказывания за чайным столом про контрреволюционную деятельность Ахматовой, Гумилева и прочих акмеистов, по имени не называемых. Все, что говорил Городецкий, звучало, как донос, но я не знаю, ограничивался ли он болтовней во дворе да еще публичными выступлениями или ходил со своими доносами по начальству... ...Неудавшийся поэт, смолоду вкусивший хвалу и нечто вроде известности, превращается в зрелые годы в существо, не достойное имени человека. Сгусток злости и зависти отравляет его жизнь». Остановим эту клокочущую негодованием речь Надежды Яковлевны, добавив для справедливости, что начальство его тоже не слишком признавало: одна книга, «Стихотворения», вышла в 1956 году (в «оттепель»), а следующая – сразу вслед за смертью Городецкого, в 1968 году. "НИКИТИНСКИЕ СУББОТНИКИ":«Никитинские субботники» — кооперативное издательство писателей времен НЭПа, появившееся в Москве при одноименном литературном объединении. Впервые объединение «Никитинские субботники» официально регистрируется в 1921 году. Названо оно в честь основательницы и бессменной председательницы — Евдоксии Федоровны Никитиной: у нее на квартире ежесубботне проводились заседания объединения. Тогда же регистрируется и издательство. «Никитинские субботники» их основательница считала главным делом своей жизни, и с такой оценкой вполне можно согласиться. На «субботниках» под ее руководством собирались писатели, критики и литературоведы; читали свои рукописи, которые затем коллективно обсуждались. И хотя в объединение входили представители враждующих группировок (например, «Перевал» и РАПП), на «субботниках» групповая вражда не проявлялась, как не проявлялась она и в работе кооператива. Кооператив, как и объединение, не был организацией литературных единомышленников — каждый участник ставил и решал свои задачи, общим было лишь стремление к профессиональной независимости. Такую независимость мог предоставить коммерческий успех изданий, что, впрочем, казалось маловероятным: большинство участников не пользовались достаточной известностью, их имена сами по себе не были рекламой. Вот почему пайщики приняли решение издавать для начала альманах, к участию в котором собрались привлечь как можно больше тогдашних знаменитостей. Все они, согласно уставу, должны были вступить и в объединение «Никитинские субботники». По решению редколлегии альманаха на «субботники» приглашаются М.И.Цветаева, Б.А.Пильняк, В.В.Вересаев, В.М. Волькенштейн, С.Я. Парнок, А.М. Соболь, А.Ф. Насимович, В.Г. Лидин, Г.А. Шенгели и др. В марте 1922 года вышел первый номер альманаха «Свиток», затем второй, а к ноябрю «Никитинские субботники» выпустили четыре издания, тиражом 2000 экземпляров каждое. Среди авторов второго номера альманаха — Андрей Белый и М.А. Волошин, рукописи которых были присланы в издательство. С появлением собственного издательства численность объединения растет, меняется и качественный состав — дилетантов в «Никитинских субботниках» все меньше. В 1923 году на еженедельных собраниях присутствуют и выступают П.Г. Антокольский, М.А. Булгаков, М.П. Герасимов, М.Я. Козырев, А.С. Неверов, А.С. Новиков-Прибой, П.С. Романов, И.Л. Сельвинский и др.Евдоксия Федоровна Никитина (урождённая Плотникова, по первому мужу Богушевская) была выпускницей Высших женских курсов в Москве, была студенткой Лазаревского института восточных языков, стала женой его преподавателя — Н. В. Богушевского. В 1914 году Никитина стала проводить в своем доме субботние встречи, посвященные литературе. Кружок получил название «Никитинские субботники». В 1922 году начало работу одноимённое издательство, оно выпустило несколько редких книг, например, в 1931 году было напечатано единственное прижизненное издание Сигизмунда Кржижановского «Поэтика заглавий». Издавали «Никитинские субботники» и альманах «Свиток», где печатались члены объединения, причем тоже без различия группировок. Позднее книги издательства подвергались изъятию согласно постановлению Главного управления по делам литературы и издательств. В 1931 году, когда в СССР полностью ликвидировали частное предпринимательство, Никитина смогла договориться о том, чтобы её «издательский проект» вошел в состав издательства «Федерация»[3]. За 1922—1931 годы в издательстве «Никитинские субботники» вышло более 300 изданий книг и брошюр. В 1930-е годы издательство перестало существовать.В 1930 году К.Ф. Юон (1875-1958) написал картину "Заседание объединения «Никитинские субботники»". Среди изображенных -С.М. Городецкий.В апреле 1930 года состоялось юбилейное 500-е собрание «Никитинских субботников», на котором Константину Юону была выражена благодарность «за его намерение создать портреты участников объединения и картину «Заседание "Никитинских субботников"». Задача ответственная и непростая, если учесть, что число участников известного в Москве литературного объединения и существующего при нем издательства доходило тогда до двухсот человек. На картине художнику удалось разместить 46 из них, расположив собравшихся плотным кольцом вокруг стола в «зале с колоннами» дома по улице Герцена, где собирались в ту пору «субботники». Узнаваемы все: от сидящих на первом плане Л. Леонова и П. Романова до стоящих за дальним концом стола художников Кукрыниксов. На почетных местах - наиболее уважаемые писатели, поэты, критики, литературоведы (В. Вересаев, А. Белый, М. Морозов, П. Сакулин, С. Шувалов, И. Розанов), опальный нарком А.В. Луначарский, напротив которого - старейшая революционерка Вера Фигнер. И наконец, центральная фигура всей композиции, организатор, распорядительница и гостеприимная хозяйка «суббот», Евдоксия Федоровна Никитина.