3 кн.изд.ПАРФЕНОН:1.ЦАРСКОЕ СЕЛО в ПОЭЗИИ/МАНДЕЛЬШТАМ АХМАТОВА;2.ПУШКИН и ЦАР.СЕЛО;3.ДОСТ.. 1921-22г

3 кн.изд.ПАРФЕНОН:1.ЦАРСКОЕ СЕЛО в ПОЭЗИИ/МАНДЕЛЬШТАМ АХМАТОВА;2.ПУШКИН и ЦАР.СЕЛО;3.ДОСТ.. 1921-22г
Состояние: хорошее
номер лота 659047
Цена
19 990 руб.
1д 9ч. до окончания (30 Март 2024, 09:25:50)
Стоимость доставки оплачивает покупатель
  • Почта России (бандероль/посылка «заказная») 350 руб.
Местоположение: Санкт-Петербург
2 просмотров

КОНВОЛЮТ:3 книги издательства "Парфенон":формат 22.5х16,5см: 1). Царское Село в поэзии[Сборник стихотворений-антология]. Со статьей Э.Ф. Голлербаха; Ред. Н.О. Лернера. - СПб.: "Парфенон", 1922г. - 56 стр. Тираж 1000 экз.. Марка издательства работы художника Н.А. Тырсы. В иллюстрированной издательской обложке.ЛЕГЕНДАРНАЯ КНИГА, придуманная и осуществленная Эрихом Голлербахом.В сборнике кроме классической поэзии XIX века стихотворение Н.С.Гумилева, прижизненные публикации Осипа Мандельштама и Анны Ахматовой, а также два стихотворения самого составителя антологии Эриха Голлербаха. 2).Анненский, Иннокентий Федорович.
Пушкин и Царское село : [Речь, произнесенная. И.Ф. Анненским, в бытность его директором Царскосельской мужской гимназии, 27 мая 1899 г., на Пушкинском празднике в Китайском театре, в Царском Селе.] / [Соч.] Иннокентия Анненского. - Санкт-Петербург : Парфенон, 1921г. - 30 стр.Тираж 1000 экз.Иннокентий Федорович (1855-1909) – поэт, драматург, литературный критик, переводчик. Анненский занимался также литературоведческой деятельностью - писал статьи о Гоголе, Лермонтове, Гончарове, Майкове и др. Одним из значительных критических произведений этого периода считается его речь, с которой он выступил в связи с юбилеем Пушкина в 1899 г., вышедшая затем отдельным изданием - "Пушкин и Царское Село". 3).Достоевский и Пушкин,ред.Волынского, Издание включает: речь и статью Ф. М. Достоевского, статьи: А. Волынского, К. Леонтьева, Г. И. Успенского-Санкт-Петербург : Парфенон, 1921г. - 56 стр.Тираж 1000 экз. СОСТОЯНИЕ НА ФОТО,ДОСТАВКА ЛОТА В ДРУГОЙ РЕГИОН_ПОЧТА РОССИИ. ЭРИХ ФЕДОРОВИЧ ГОЛЛЕРБАХ(1895-1942)-русский искусствовед, художественный и литературный критик, библиограф и библиофил,поэт.ОЧЕНЬ НЕОБЫЧНАЯ СУДЬБА. Для Голлербаха Царское Село было не модным местом жительства, престижным писательским городком, а тем, что обычно принято называть «малой родиной». Он родился здесь, рос — он был, так сказать, органическим царскоселом, и поэтому его отношения с городом были совсем иными, чем у многих писателей, живших здесь. Они были гораздо глубже и прочнее, гораздо серьезнее и таинственнее. Мало кто в нашей литературе был столь посвящен в жизнь и тайны Царского Села, как Эрих Голлербах. В каждом городе, известно, всегда есть свой «неформальный центр». Чаще всего это бывает какое-нибудь кафе, пользующееся особенной популярностью у местных жителей. В Царском Селе на рубеже веков таким местом была кондитерская Голлербаха. Она привлекала горожан и удобным месторасположением (в самом центре, на углу Московской и Леонтьевской улиц, — в двух шагах от пушкинского Лицея и как раз напротив царскосельского Гостиного двора), и неизменным радушием немцев-хозяев, и витринной диковинкой — огромным механическим медведем, привезенным из Германии. Давно нет медведя, нет и самого дома, а образ кондитерской все-таки остался — десятилетия спустя Анна Ахматова говорила о ней как об источнике «самых сладких воспоминаний»...

В этом доме и родился в марте 1895 года Эрих Федорович Голлербах. Особенного интереса к ремеслу, которым занимались уже несколько поколений семьи, он не проявил — гораздо больше его увлекало все, что было за стенами отчего дома, — прекрасный, свободный город с его церквами и особняками, таинственными парками и дивными памятниками. Искусство и литература, которыми был пропитан сам воздух Царского Села, оказались для Голлербаха гораздо реальнее точных дисциплин, преподававшихся ему в царскосельском Реальном училище.В 1911 году он поступает на общеобразовательный факультет Петербургского психоневрологического института, как заметит однажды сам Голлербах, «в то время самого свободного (и самого бесправного) высшего учебного заведения». Лекции здесь читали такие профессора, как С. А. Венгеров, Н. И. Кареев, Е. В. Де-Роберти, серьезно преподавалась история литературы, философия, социология... Затем — учеба на естественном отделении физико-математического факультета Петербургского университета и — одновременно — на историко-филологическом факультете.

Уже в студенческие годы Голлербах начинает литературную работу: занимается проблемами философии и изобразительного искусства, теорией и историей литературы, пишет стихи. Знакомство с Николаем Бердяевым, Зинаидой Гиппиус, близкая дружба с Василием Розановым, общение с другими художниками «серебряного века», изучение их творчества накладывают свой отпечаток на взгляды молодого писателя, помогают ему многое определить в своих пристрастиях. Но Царскосельские, ранние, впечатления были именно той основой, на которой росло все его творчество последующих лет. И это заметно по многим более поздним статьям и книгам Голлербаха, «несущими конструкциями» которых неизменно являлись верная любовь к искусству, естественный гуманизм, глубокий пиетет к культурной традиции.

Такие позиции были не слишком удобными в годы, когда безоговорочное отрицание прошлого стало государственной политикой. Сама история, казалось, выдвигала иные приоритеты. Революционные потрясения сопровождались гибелью памятников и библиотек, расхищались дворцы и музеи, но мало кто обращал в те годы на это внимание. Голлербах определил свою судьбу в соответствии со своими убеждениями: он участвует в спасении национальных сокровищ, в 1918 году— как научный сотрудник Художественно-исторической комиссии в Детском (Царском) Селе, затем — как научный сотрудник Отдела по охране памятников искусства и старины в Петрограде. Замечательный русский искусствовед Георгий Лукомский, бывший в то трудное время рядом с Голлербахом, вспоминал позднее, уже оказавшись в вынужденной эмиграции, о том, как им приходилось работать в промерзших помещениях: «при температуре в 6° по Реомюру».

Защита культуры и ее пропаганда стали основным содержанием деятельности Голлербаха в то время. Культуртрегерство было не самым близким ему делом, но жизнь требовала этого, и он занимался просвещением народа — работая в Русском музее и музее Академии художеств, читая лекции и выступая в печати. Это была немыслимо трудная работа, и, увы, далеко не всегда она давала желаемый результат, но даже безуспешные попытки (вспомним формулу Ходасевича) «привить классическую розу к советскому дичку» были для Голлербаха его нравственным долгом, и он выполнял этот долг как мог.

Все эти годы особое место в творчестве Голлербаха продолжала занимать тема Царского Села. Он вновь и вновь возвращался к ней, потому что видел в родном городе символ духовности и культуры, понимал его как явление особой природы, имеющее безусловное значение и для современности тоже. Такой взгляд Голлербаха ясно проявился в целом ряде статей и таких книгах, как «Детскосельские дворцы-музеи и парки», «Собрание Палей в Детском Селе», антологии «Царское Село в поэзии»... Но наиболее очевидно это в книге «Город муз». В топазовую даль уносится простор…
Под лыжами хрустит ковер безбрежный снега…
Последний солнца луч последний шлет укор,
И трепетно зажглась мечтательная Вега.

Мне чудится – весь парк застыл в немых мечтах, –
Растут вокруг дерев и лиловеют тени,
И в тихом шопоте забытых откровений
Из пепла восстает былого зыбкий прах.

Охвачен радостью властительной и томной,
Я чувствую, что я – лишь часть души огромной,
Чья на небе горит бессмертия печаль,

И сладко мне внимать мелодиям молчанья…
Льют звезды первые лучи и трепетанья
В синеющий простор, в топазовую даль… («Зимним вечером», 1918) И другое стихотворение Голлербаха: ГОЛОС «БРОНЗОВОГО ПОЭТА»(памятник Пушкину в Царском Селе)
Мельчает человечья раса.
И вымирает Царскосел.
Сменил крылатого Пегаса
Коммунистический осел.
Лущат подсолнух. Топчут травы.
Горланят "Интернационал".
И как никто из сей оравы
Меня доселе не украл? Судьба и репутация Эриха Федоровича Голлербаха (1895–1942), как при его жизни, так и после смерти, причудливы и парадоксальны.

Автор одной из лучших, самой знаменитой, элегантной и изящной книги о Царском Селе – «Города муз» – был царскоселом по рождению, но учился не в знаменитой гимназии, а в реальном училище. Кажется, он – единственный знаменитый царскосел, кто в ней не учился, но фамилия «Голлербах» устойчиво ассоциировалась именно с этим городом, даже когда он носил другое имя. Недаром добрый приятель и земляк Голлербаха Всеволод Рождественский написал:

Для харит возвышенного брата
У меня особая хвала:
Он принес под купол Лениздата
Вкус и меру Детского Села. Голлербаха никогда не запрещали, но долго замалчивали. Его долго замалчивали, но никогда не забывали. Его никогда не забывали, но помнили и изучали однобоко, в результате чего многие стороны его деятельности остаются если не забытыми, то не оцененными по достоинству. Стихи – одна из них.Эрих Голлербах- Историк искусства. Знаток русской графики – книжной иллюстрации, гравюры, экслибриса. Художественный критик и тонкий стилист. Музейный и издательский работник. Первый биограф Василия Розанова. Коллекционер. Глава Ленинградского общества библиофилов. Недурной рисовальщик. Мастер дружеских посланий, эпиграмм и стихотворных тостов, а также автор «заумных» философских эссе.Эрих Голлербах родился 11 (23) марта 1895 г. в Царском Селе, в семье кондитера Федора (Теодора) Георгиевича (Егоровича) Голлербаха (1849–1924) и Эмилии Адольфовны Голлербах (урожденной Вунш, ок. 1860–1922), жившей в доме напротив Гостиного Двора и неподалеку от Лицея. О своем детстве и отрочестве Эрих Федорович рассказал в книге «Разъединенное», опубликованной его внуком Евгением Голлербахом через полвека после смерти деда.Дебют Голлербаха состоялся в студенческом журнале «Северный гусляр», выходившем с октября 1914 г. по июнь 1915 г. и имевшим гордый подзаголовок «Орган молодой надпартийной интеллигенции». В марте 1915 г. там появились его антипозитивистское эссе «Ценность индивидуализма» (№ 6; есть отдельное издание – видимо, оттиск) и стихотворение «Памяти Уитмэна» (№ 7). В следующий раз он увидел свое имя в печати только через полтора года в журнале Михаила Спасовского «Вешние воды» – единственном издании, печатавшим Эриха Федоровича до наступления 1919 г.Выпускник юридического факультета Петербургского университета, Спасовский был старше Голлербаха всего на пять лет, но на какое-то время стал для него главным «старшим товарищем». Несмотря на симпатию, внимание и готовность к участию, Мережковские, Бердяев и даже «интимничающий» Розанов оставались если не «богами», то «полубогами», а здесь можно было держаться почти на равных. Публиковавшийся с 1909 г., Спасовский в 1913 г. создал и возглавил Научно-литературный кружок русских студентов, в 1914 г. выпустил книгу статей «Больное творчество» и сборник «трудов» кружка под названием «Вешние воды», а затем начал издавать одноименный журнал, к сотрудничеству в котором привлек Розанова. Об этом друге и наставнике Голлербаха долгие годы предпочитали не вспоминать, поскольку Спасовский был ярым националистом, юдофобом и оккультистом, а позднее, в эмиграции, стал видным теоретиком русского фашистского движения – во всех отношениях «дурная компания». В поэтическом разделе журнала в 1917 г. частым соседом Голлербаха оказывался… Пуришкевич (да, тот самый!). После Февральской революции Спасовского начали травить в печати как «агента охранки» и обвинять в получении от нее денег на издание «Вешних вод». Тем не менее, журнал продолжался и не терял сотрудников. Его отношение к большевистскому перевороту было однозначным: «Ведя решительную борьбу с дьявольскими ордами, ввергающими Россию в бедствия и неслыханный позор, ▒Вешние воды’ призывают Русских людей к объединению и взаимопомощи. Ибо время наступило…». На той же странице – стихотворение Голлербаха «Свете тихий».Эриху Федоровичу сотрудничество в «Вешних водах» не припомнили.Насколько Голлербах разделял взгляды Спасовского? В годы войны и всеобщей германофобии этот русский немец не скрывал свою национальность, не менял фамилию, не отрекался от родины предков и не старался выглядеть «из русских распрорусским», хотя его осознанное обращение к Розанову и к Бердяеву, переживавшему «славянофильский» период, говорит о многом. Голлербах не был юдофобом – лишнее доказательство тому, что Мережковские поддерживали с ним отношения, но вступил в публичную полемику с Гиппиус, утверждая, что «был эллином отец Христа – Пандера, и только мать еврейкою была». Можно предположить, что репутация сотрудника антисемитского издания вредила Эриху Федоровичу. Осенью 1917 г. он посылал стихи, включая цикл «Христос и еврейство», в народнический журнал «Русское богатство» – юдофильский, прогрессивный в политическом отношении и консервативный в литературном. Трудно подобрать издание, менее подходящее молодому символисту с «реакционным» оттенком, поэтому неудивительно, что там стихи не появились. Со Спасовским Голлербаха несомненно сближал интерес к оккультизму и религиозно-философским учениям Востока, хотя в 1917 г. редактор «Вешних вод» отверг его статью «Вселенская религия». Следует добавить, что после Февральской революции Голлербах подал в министерство исповеданий прошение об официальном переходе в буддизм, но получил ответ, что в этом нет необходимости в связи с отменой национальных и религиозных ограничений.Первый период поэтического творчества Голлербаха завершился двадцатистраничным сборником «Чары и таинства. Тетрадь посвящений», вышедшим в августе 1919 г. в Петрограде(автор выступил в качестве издателя, напрямую договорившись с типографией, выбрав оформление и оплатив тираж. Почти все стихотворения посвящены знакомым (с символически значимым добавлением «памяти Анненского»), что должно было подчеркнуть не только литературную и философскую ориентацию поэта, но и личную близость к знаменитостям; этой же цели служили вынесенные в эпиграф к книге цитаты из инскриптов Розанова и Бердяева).С. С. Розанов писал: «В авторе ценно многообразие его духовных пристрастий, его щедрые отклики на самые разнообразные темы философии, культуры, искусства, литературы… У Голлербаха нет ни шаблонов, ни банальных мыслей, прискучивших образов».В 1919 г. Эрих Федорович получил признание, прежде всего за вышедшую годом ранее книгу о Розанове, и доступ в ведущие литературные и художественные издания Петрограда и Москвы («Жизнь искусства», «Вестник литературы», позднее – «Книга и революция» и др.); расширил круг знакомств с писателями, критиками и художниками. Теперь он не только много писал, но и часто печатался, в том числе, в заграничных изданиях, не придерживавшихся антисоветской ориентации .Резко изменилась его поэтическая манера: на смену «символистским туманам» и «философической грусти» пришли почти акмеистическая «вещность» и живописность в сочетании с ориентацией на «классику», к чему располагала наконец-то появившаяся в его стихах царскосельская тематика. Новая манера в наибольшей степени воплотилась в цикле стихотворных портретов знакомых поэтов и художников – совершенно «несоветских», включая расстрелянного Гумилева и эмигранта Георгия Лукомского. Большая часть портретов составила два издания одноименного сборника (в 1926 и 1930 гг.).«Портреты» не затеряются даже в исключительном богатстве русской поэзии первой половины 1920-х годов, и репутация Голлербаха-поэта должна основываться прежде всего на них. Ими же завершился его путь оригинального лирика. Видимо, невозможность регулярно публиковать новые стихи, – оба издания «Портретов» выпущены за счет автора (как и оба издания «Города муз»), на правах рукописи и без применения ручного набора (написанные от руки тексты воспроизведены цинкографией) – и отсутствие признания со стороны поэтов привели к тому, что «лирический поток» иссяк. В конце двадцатых он начал поэму о своем царскосельском детстве, но от нее сохранились, кажется, лишь четыре строки в одной из дневниковых записей 1933 г.:

Как бы иглою Пиранези,
Мир павильонов и аллей
Награвирован на железе
Ревнивой памяти моей. Вторая половина 1920-х и начало 1930-х годов – расцвет творчества и пик известности и признания Голлербаха, хотя ортодоксы открыто причисляли его к «классовым врагам». Спокойную и относительно безбедную жизнь нарушил арест в начале февраля 1933 г. по «делу Иванова-Разумника», однако следствие было недолгим: из Дома предварительного заключения его отправили в психиатрическую больницу (об этом его пронзительные записи «Незабываемо»), а в начале мая освободили и больше не преследовали. Эрих Федорович вернулся к прежней жизни и работе, но стал осторожнее. С этого момента то, что он писал, четко разделялось на две категории – в печать и «в стол». Печатали его много и охотно – политически нейтральные работы по истории искусства и литературы; с разрешения Главлита статья о «непроходном» Рерихе вошла в альбом, изданный в 1939 г. в «буржуазной» Риге. В столе, наряду с «Разъединенным», осталась великолепная книга философской эссеистики «Meditata», впервые опубликованная только в 1998 г.«Большой террор» миновал Голлербахов, но догнала война:Во время Великой Отечественной войны пережил он первую блокадную зиму 1941—1942 года. В марте 1942 года во время эвакуации из осажденного Ленинграда по «дороге жизни» они попали под бомбежку. Когда машина пошла под лёд, ему удалось выбраться из полыньи, а жена,Мария Ивановна, чей силуэт открывал второе издание «Портретов», спастись не успела. Впавший в депрессию Голлербах скончался от голода по пути в эвакуацию. Похоронен в Вологодской области. По другой версии,Эриха Федоровича довезли до Вологды, где он скончался 4 марта 1942 г. Позднее ходили упорные слухи, что он выжил, но впал в «острое депрессивное состояние», был доставлен в Москву (почему туда?) и помещен в психиатрическую больницу, где умер в 1945 г. В 1995 г. О. С. Острой обнародовала точные, документированные данные о времени и месте его кончины. Могила Голлербаха не сохранилась. Его библиотека начала распродаваться еще при жизни, огромный архив частично рассеялся после смерти. АННЕНСКИЙ Иннокентий Фёдорович (1855-1909) – русский поэт, литератор, критик, переводчик, драматург. Много занимался исследованием русского языка и литературы, работал директором мужской гимназии в Царском Селе. В 1875г.Анненский стал студентом историко-филологического факультета Петербургского университета.Учился он на отделении словесности, специализировался на античной литературе, выучил четырнадцать языков, в том числе такие сложные, как древнееврейский и санскрит. В 1879 году Анненский окончил обучение и получил звание кандидата, его присваивали выпускникам, чьи дипломные работы представляли особенную ценность для науки.После окончания университета Иннокентий Фёдорович занялся педагогическим трудом. В гимназиях Петербурга он преподавал греческий язык и латынь, на высших женских (Бестужевских) курсах читал лекции по теории словесности.В 1896 году его назначили руководителем Николаевской гимназии в Царском Селе. На этой должности он оставался до 1906 года. Потом его начальство решило, что в тревожное время 1905-1906 годов Анненский проявил себя чрезмерно мягким, по этой причине его сняли с поста директора Царскосельской гимназии и назначили окружным инспектором. На этой должности он проработал до 1909 года, выйдя в отставку незадолго до смерти.Иннокентий Анненский никогда не считал преподавание главным делом своей жизни. Сердце его принадлежало литературе. Он перевёл на русский язык девятнадцать пьес великого трагика Древней Греции Еврипида, помимо перевода он снабдил их статьями и комментариями. Его перу принадлежат также переводы Горацио, Гейне, Лонгфелло, знаменитых французских лириков – Шарля Бодлера, Рембо, Леконта де Лиля, Верлена, Малларме.Много работал Анненский в качестве литературного критика. Он писал очерки о произведениях Гоголя, Чехова, Лермонтова, Горького, Майкова, Достоевского, Тургенева. Не обходил стороной и иностранную литературу – Ибсена, Бальмонте, Шекспира.Ещё с 1881 года он публиковал свои статьи, в которых рассматривал педагогические проблемы. Анненский утверждал, что первостепенную роль в воспитании учеников должна играть родная речь. Его педагогические работы благотворно повлияли на целый ряд известных русских поэтов. Среди них Николай Гумилёв, который учился в гимназии в Царском Селе и свои первые шаги в мире поэзии делал под впечатлением личного знакомства с Анненским.В 1909 году у Иннокентия Фёдоровича обострилась сердечная болезнь. Он умер скоропостижно от инфаркта 11 декабря 1909 года прямо на ступеньках Царскосельского вокзала. Меньше всего поэт хотел такого конца, даже написал на эту тему строки, ставшие впоследствии афоризмом: «Я бы не хотел умереть скоропостижно. Это всё равно, что уйти из ресторана, не расплатившись».

Смотрите другие мои товары
Похожие товары